260. ЛЯЛЯ НА ТИГРЕ

Ты - северное божество Белоруссии, ты с снежными ресницами, синими глазами и черной бровью, ты, чьи смеющиеся волосы упали на руки ветра, спрашивающая воинов времени: "Что, козочки, сыты ли?" Он только что бросил оленя с дико загнутыми назад рогами, а мальчики воздуха одевают твое тело рогожей воздуха,- ведь ты вечно купаешься в черных и серых зенках людей - радостных хмурых, вскочила на тигра, он, полосатый, гулял среди сосен, и заставила его сделать бросок бешеным копьем в будущее. Оно еще на железных воротах, но не овцы ли будущего блеют от ужасной осады, когда железо тигровой груди бьется о железо ворот! Да, мы и Ляля Белоруссии, так часто вешающая на рогах зубра венки своей прелести, мы и бабр грозный и гнедой Ганга. Вот почему мы и веселы, как детское слово "цаца", и чудовищны, как хмель опьяненных собой пушек, пляшущих пляску ведем. Твои золотые косы, упавшие на зверя,- это наши первые чистые Веры. "На страшный верх из вер..." (Петников).

Сломанные когти и ссадины на груди - наши умершие товарищи: "Сердец отчаянная Троя не размела времен пожар еще - не изгибайте в диком строе, вперед, вперед, товарищи!" - Асеев - Божидару. Они были, эти ушедшие рано товарищи, сами занесшие над горлом жертвенный нож и сами принесшие вязанку хвороста для своего дыма. Да будет еще раз почтена их память. Кого бы не раздавил, как страшный удар молотом, голос Владимира Облачного, если бы он не заметил в самом голосе улыбку Ляли, управляющей тигром. И мрачная тризна воинов, и праздник мечей его голоса - это только челнок, где гребут воины, но в нем Ляля. Когда он говорит: "Эй, вы! Небо, снимите шляпу, я иду",- это он снова ударился о стены ворот, а когда говорит: "И солнце моноклем вставлю в широко растопыренный глаз",- это та спрашивает: "Что ей делать с солнцем и моноклем?". Мы знаем твердо, что мы не повторимся на земном шаре. Чтобы оставить по себе памятник и чтобы люди не сказали: они сгинули как обры, мы <основали> государство времени (новая каменная баба степей времени; она грубо высечена, но она крепка), предоставив государствам пространств или помириться с его существованием, оставив в покое, или вступить с ним в яростную борьбу. Люди боролись до тех пор телами, туловищами, и только мы нашли, что туловища - это скучные и второстепенные рычаги, а веселые - в коробке черепа. Поэтому мы сделались пахарями мозгов - мозгопашцами. Ваши мозги для нас - это только залежи песков, суглинков, слоистых горючих сланцев. Мы уже относимся к вам и вашим обычаям как к мертвой природе, так неестественно все, что вы делаете и творите на бедной земле. Мы - еще только начало. Как гово-

рил некогда Крученых, "мир погибнет, а нам нет конца". Как рыбаки, мы поймали вашу свободную волю и верования и уравнения. Как кравчие, мы способны накормить одним стихотворением целый год в жизни великого народа. Как швеи, мы сшиваем народности в одно мещанское одеяло, чтобы было во что кутаться озябшей земле (длинные желтые ноги! Вашей, судари, хилости). Как это? Что же будет, когда мы подымемся еще выше по ступеням общественной лестницы? И теперь, когда мы слышим милые и родственные голоса с берегов далекого Ниппона ("Кокумин" Токио - "Временник" Москва), мы присваиваем себе гордое имя Юношей Земного Шара. Авось и через 100 лет мы останемся ими. Да будет светел путь этого нового имени. Государство времени озаряет люд-лучами дорогу человечества. Оно уже скомкало в комок грязного листа все старые знания. Его колыбельный подвиг. Правда, вы смотрите на него как на "игру для себя" (Евреинов), и мы идем куда-то, то как пена, оттолкнутые обратно в море, то как брошенная к столбу победы рукой возницы семерка лучших коней Гикса с снежными гривами и черными телами. Мы искусились во многих областях лучше, чем вы думаете. Заметьте, уже пять лет мы ведем войну с лучшими людьми великого народа (потому что кто-то из нас лучший - или вы, или мы, из скромности мы предполагаем, что вы). И что же? Вы кончаете тем, что устами "Русских ведомостей" признаете наши достижения необычайными и ослепительными...

Маяковский в неслыханной вещи "Облако в штанах" заставил плакать Горького. Он бросает душу читателя под ноги бешеных слонов, вскормленных его ненавистью. Бич голоса разжигает их ярость. Каменский в прекрасной вещи "Стенька Разин" искусно работал над задачей так разместить на цветущем кусте сто соловьев и жаворонков, чтобы из них вышел Стенька Разин. Хлебников утонул в болотах вычислений, и его насильственно спасали. "Светись о грядущей младости, еще не живое племя. О время, я рад, что достиг держать тебе нынче стремя" - так пишет, выступая, Асеев с сдержанной гордостью, знающей о существовании еще больших гордостей (Асеев и Петников - "Леторей"). Петников выпустил Новалиса и работал над исследованием корней русского языка. Огонь, зажженный на далеком словесном стане, освященный именем Божидара, других лучей, чем Север. "Леторей" и "Ой конин" - ледоход Дона. От Божидара, который продолжает быть спутником двух или трех людей к Земному Шару, осталась редко прекрасная речь о "едином познавательном снаряде" и "соборе внечувственных добыч". Он разбился, летя, о стены прозрачной судьбы. Вот птица падает, и кровь капает из клюва. "В нас неотвязно маячит образ снаряда", "легкими летчиками (к познанию) крылим мы, все единя, для единого покрывала всеведения" - вот его прекрасные слова. Мы постигаем Божидара через отраженное колебание в сердцах, знавших его... "Такая ль воля не допета, пути ль не стало этой поступи?" - спросил Асеев, отвечая - "Гляди, гляди, больней и зорче", "Мы бьем, мы бьем по кольцам корчей. Идем, идем к тебе на выручу". Скорбь хорошая почва для воли. И к нашей русской кузне ста рек присоединяются очередные молотки Ниппона. Мы идем к общей цели, разгадке воли Азии=Ас+ц+у.

<608>
Примечания

Далее ....

Оглавление